С.Д. БОЛЬШАКОВ
В БУДНЯХ ВЕЛИКИХ СТРОЕК
ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ ГОРОДА КОТЕЛЬНИЧА
Редактор и составитель С.Д. Большаков.
(c) С.Д. Большаков. Текст.
Фото из фондов Котельничского краеведческого музея
Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена истории города Котельнича (провинциального по своим масштабам) в период форсированного строительства социализма в СССР.
Кому-то её название “В буднях великих строек” может показаться неоправданным, так как ни в первую, ни во вторую пятилетки в городе не велось строительства крупных предприятий, а план превращения его в промышленный центр по переработке льна так и остался нереализованным.
Поэтому “В буднях великих строек” - это прежде всего история повседневной жизни котельничан в десятилетие великого индустриального штурма, когда были “за годы сделаны дела столетий”.
Книга написана на основе документов, хранящихся в архивном отделе администрации города Котельнича, публикаций местной печати 20-х - 30-х годов, а также воспоминаний современников событий, исследований и статистических материалов по истории советского периода. Во всех опубликованных документах сохранён стиль первоисточника.
Сергей Большаков
ВОЗРОЖДЕНИЕ ИЗ РУИН
Переход к новой экономической политике после потрясений гражданской войны и военного коммунизма благоприятно сказался на развитии Котельнича. В условиях рыночных отношений в городе быстрыми темпами восстанавливались мелкотоварное и кустарные производства, частная торговля, создавался кооперативный сектор.
Как административный центр с выгодным географическим положением и крупной железнодорожной станцией Котельнич притягивал к себе население. Число его жителей росло небывалыми темпами и с 1923 по 1926 год увеличилось с 8285 до 11097 человек [1]. В городскую черту были включены близлежащие деревни: Малые Шильниковы, Парышево, Шуршонки, Теплые, Сухие, Князевы, Корякины, Заоградно-Богомоловская.
Сохраняя дореволюционный уклад жизни, горожане получали основные доходы от торговли и предоставления жилья под постой, вели домашнее хозяйство. Из 5,6 квадратных километров территории города усадьбы и владения занимали только четвертую часть, их числилось 597 с 1248 квартирами. Остальные земли использовались под сенокосы и огороды [2].
Страшный пожар 26 мая 1926 года прервал спокойную жизнь котельничан. Современники событий - известный писатель Л. Н. Рахманов и журналист Л. А. Кудреватых - подробно воссоздали хронику трагедии [3]. И через десятилетия их поражали сила и быстрота распространения огненной стихии, “похожей на Страшный суд” [4].
Как установлено, пожар начался в 10.30 утра за линией железной дороги на окраине города в частной столярной мастерской Зайцева по улице Луначарского. По воспоминаниям П. Ф. Богомолова, “в этот день был какой-то пасхальный праздник. Назначено открытие горсада с вечерним гулянием и разными развлечениями для публики... В утренние часы... пожарные гарцевали по улицам на лошадях, запряженных в свои служебные повозки, в форменной одежде, с начищенными до блеска медными касками, точно участвуют на параде, а в 10-11 часов дня... их не оказалось на месте возникновения пожара. Была молва... что они после своего показного служебного выезда разъехались по окрестным деревням на праздничные гулянки” [5].
Не дожидаясь пожарных, жители окрестных домов пытались своими силами ликвидировать очаг возгорания, который не представлял серьёзной опасности. Ситуация резко изменилась, когда начавшийся юго-западный ветер внезапно перерос в ураган и перебросил огонь на расстояние 430 метров на склад хлебопродуктов у железной дороги, где хранились кипы кудели. Воспламенённую кудель шквалистым ветром разносило по всему городу. Почти одновременно в разных местах возникло несколько новых очагов пожара, которые за 30-40 минут слились в единый огненный вихрь.
“Весь центр Котельнича стал гудящим клубом огня”. Горожане “бросились на улицы и, забыв о служебном и личном имуществе, охваченные паникой, с криками и воплями побежали кто к реке, кто к оврагам... Вначале (многие) теснились на плотах, пришвартованных к берегу. Но огонь неумолимо двигался к плотам, его дыхание готово было испепелить людей. И они стали прыгать с плотов в воду”. Стоящих “на плотах и... по горло в воде охватил какой-то шок. Народ точно онемел, замолк. Те, кто был тут, потеряли всё, остались только с тем, что было на них в эти ужасные минуты” [6].
К 17 часам пожар уничтожил две трети города, в том числе центральную торговую часть. Было разрушено до 80 крупных, преимущественно каменных, зданий, среди них гостиный двор, электрическая и телефонная станции, почта, телеграф, типография, театр, кино, дом заключения, все здания государственных учреждений (за исключением здания уисполкома и кооперативных организаций), суд, сельскохозяйственный банк. Погибли до 150 частных домовладений, музей, все библиотеки, шесть школ, в том числе лучшая в губернии школа второй ступени, учебно-показательные мастерские, все детские дома и другие культурно-просветительные учреждения. Серьёзно пострадали Троицкий собор, Предтечинская и Николаевская церкви.
Огонь уничтожил архивы, делопроизводство и имущество государственных и кооперативных организаций, запасы товаров. Без крыши над головой и годами нажитого имущества остались семь тысяч жителей [7].
В пожаре погибли семь (по иным источникам восемь) человек [8], из них родственники только троих оформили соответствующие актовые записи [9]. Семь человек пропали без вести.
Масштаб разрушений и сумма ущерба от стихийного бедствия в 12 миллионов рублей [10] заставили власти задуматься о дальнейшей судьбе Котельнича. Предлагалось оставить его поселком. Необходимость восстановления города доказал губернским и республиканским инстанциям председатель Котельничского уездного исполнительного комитета (1925 - 1929 гг.) Владимир Григорьевич Ванеев [11]. Его поддерживал и внёс большой вклад в восстановление города секретарь укома ВКП(б) (1925 - 1927 гг.) Азарий Иванович Мышкин [12].
После пожара котельничане не остались один на один со своей бедой. Помощь пострадавшим поступала со всей страны. Газеты сообщали: “Тульский церабкооп отправил в адрес рабкоопа Котельнича вагон муки... Яранский союз потребительских обществ - четыре тысячи пудов хлеба... Тверь отчислила из местного бюджета 5000 рублей... Иваново-Вознесенский губисполком - 10000 рублей” [13]. Объем пожертвований за два года составил 227 тысяч рублей, в том числе за 1926 год - 142 тысячи [14]. Значительность этих средств сравнима с объёмом доходной части бюджета тех лет.
Вместе с тем агенты Вятского ОГПУ в сводках о ситуации в городе зафиксировали возмущение погорельцев тем, что “куда-то все эти пожертвования девались, и нам помощи не оказывают... Наверное, все пожертвования комиссией по сбору их розданы своей родне да знакомым, поэтому нам ничего не достаётся” [15].
Не без трудностей восстанавливалось торговое обслуживание населения. В первые дни после пожара потребкооперации не удалось организовать снабжение города. Образовавшуюся пустоту заполнили частные торговцы. Количество их ларьков ежедневно увеличивалось на Нижней площади.
Недовольство населения вызывали цены. “28 мая крестьянин деревни Мулы, Малков Назар, середняк, беспартийный, вышел из лавки потребкооперации и в присутствии до 10 крестьян говорил: “Это не потребиловка, а грабиловка, разве так Советская власть велит делать? Дерут с мужика три цены, гнать надо вас в шею, завтра же выпишусь из вашего кооператива” [16].
Медленно развёртывались восстановительные работы. По сообщениям ОГПУ, на стройках “царил хаос... чертежи на постройку домов не даются, а технический состав объясняет производителям работ план работ словесно, благодаря чему часто после окончания работы последняя не принимается и переделывается... С доставкой материалов со складов дело тоже не налажено... учёт отпускаемых товаров и инвентаря со складов запутан... есть склады, которые не охраняются совершенно... Между техническим составом стройбюро нет увязки в работе, а на почве этого случаются конфликты... рабочие, плотники, каменщики, видя такую нераспорядительность, с работы уходят” [17].
Наблюдая такое отношение к делу, обыватели говорили: “Всё делается с прохладцей... уж очень мало платят рабочим, и работать они не хотят, наверное, потребуется для восстановления города 20-30 лет, так как Советское Правительство не спешит с восстановлением” [18].
В результате до конца 1926 года было сдано только 25 коммунальных и 18 частных домов, две школы второй ступени. Люди жили в тяжёлых бытовых условиях - по 2 квадратных метра жилой площади на человека - и к осени стали покидать город. По сведениям городского Совета, к началу октября уехало 4881 человек, или 44 % населения [19].Официальные данные всесоюзной переписи населения, проведенной в декабре 1926 года, вероятно, по политическим мотивам, эту цифру уменьшили до тысячи путём занижения численности населения города на 1 января 1924, 1925, 1926 гг. [20].
К строительному сезону 1927 года власти подготовились более основательно. По программе предполагалось освоить почти полтора миллиона рублей. Для её обеспечения горсовет под гарантии Вятского губисполкома взял кредит в центральном коммунальном банке. Летом работы шли с размахом, и количество занятых на объектах достигало 1200 человек. Восстановлено было 44 жилых, административных и хозяйственных здания общей площадью 22377 квадратных метров [21]. При численности населения 7370 человек на одного жителя стало приходиться 3,5 квадратных метра жилья [22]. Несмотря на это, город оставался огромным пустырём, на его улицах было выявлено 99 беспризорных детей, 69 из них поставили на обеспечение детской комнаты. На полное обеспечение, как отмечалось в докладе горисполкома, средств не имелось [23].
На фоне восстановительных работ нельзя не отметить и другое событие. В 1927 году была пущена железнодорожная магистраль Котельнич - Нижний Новгород. Значение железнодорожной станции, через которую шло сообщение востока страны с Москвой и Ленинградом, возросло. Рассказывая о происходящем в Котельниче, Леонид Кудреватых с оптимизмом озаглавил статью в газете “Правда”- “На вчерашних развалинах - большевистский город”. Уверенность в этом была не только у автора. Страна, завершив отступление перед мелкобуржуазной стихией, взяла курс на строительство социализма.
СТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ТОРГОВЛИ
Отказ ВКП(б) от продолжения новой экономической политики (нэпа) и переход к форсированному строительству социализма принёс котельничанам новые испытания. Выполняя директивы вышестоящих органов, главный удар местные власти нанесли по частной торговле - основе благосостояния жителей и города на протяжении нескольких веков.
В начавшейся борьбе важное значение придавалось снижению цен на товары первой необходимости в государственных и кооперативных магазинах. В результате работы, проведённой горсоветом и его торгово-кооперативной секцией, с октября 1926 по март 1927 года продукты питания и промышленные изделия подешевели в Котельниче на 9,5 %, а к 1 июня 1927 года по сравнению с началом года - ещё на 6,5 % [1]. В денежном выражении стоимость товаров уменьшилась незначительно. Цена одного килограмма керосина снизилась c 11 до 10,5 копеек, сахара - с 80 до 72 копеек, соли - с 4,25 до 3,25 копейки, муки пшеничной второго сорта - с 27 до 26,5 копейки, хлеба - с 25 до 22,5 копейки. На ряд товаров цены не изменились и даже выросли: на спички - до 14 копеек за пачку, чай - с 9 до 10 рублей за килограмм [2]. Одновременно депутаты торгово-кооперативной секции боролись за улучшение санитарного состояния и торгового обслуживания в подведомственных магазинах, проводили “ секретные” проверки и выявляли соотношение цен в кооперативных и государственных магазинах с частными.
Как признавал член Политбюро ВКП(б), главный теоретик социализма того времени Н. И. Бухарин, “госпромышленность и в особенности госторговля... не успели ещё настолько развиться, чтобы хозяйственно разоблачить новую буржуазию (т. е. продавать всюду и везде дешевле частного предпринимателя, купца, лавочника)” [4].
Не умея и не имея возможности достичь результатов с помощью экономических методов, власти стали широко применять политические репрессии в форме лишения граждан избирательных прав. В условиях тоталитарного режима это было суровой мерой наказания. “Лишенец”, а часто и члены его семьи, теряли не только избирательное, но и другие гражданские права, предусмотренные Конституцией СССР. Таких граждан выселяли из муниципального жилья, они не могли устроиться на работу, поступить на службу в советские организации, получать пенсионное обеспечение и образование.
Характеризуя свое положение, Юферев Василий Алексеевич, инвалид гражданской войны, торговец по патенту с 1923 по 1927 годы, в заявлении в Вятский губисполком указывал, что ему отказано от пенсии, семья из четырех человек, артель инвалидов до снятия решения не принимает... торговлю прекратил... теперь приходится существовать на 10 рублей, которые получает с квартирантов [5]. Устав от преследования властей, Дёмин Игнатий Петрович 23 августа 1930 года направил телеграмму председателю ВЦИК СССР М. И. Калинину: “Михаил Иванович, разберите дело о восстановлении; с квартиры гонят, на работу гоняют чуть не об одной руке, Котельнич, Октябрьская 42-20” [6].
К 1 июня 1927 года в Котельниче из 4100 избирателей были лишены избирательных прав 493 человека, или 12% [7], в том числе:
за использование наемного труда - 11
за нетрудовые доходы - 39
за частную торговлю - 367
за принадлежность к религиозному культу - 16
за службу в полиции, в т. ч. агентами - 22
осужденные судом - 4
члены семей лишенцев - 34
Большинство из этих людей никакой угрозы для Советской власти не представляли и в многочисленных заявлениях в горисполком и вышестоящие органы пытались доказать свою пролетарско-бедняцкую сущность и добиться восстановления в правах.
Наступление на частника и мелкую торговлю привело к упразднению Алексеевской ярмарки - известной далеко за пределами Котельнича. Последний раз она была проведена в 1927 году и “стала показателем достижений кооперации и сельского хозяйства уезда. Вместо поделок английских купцов, выжимающих соки из крестьян, при Советах обратилась в государственную житницу, склад сельхозмашин” [8].
К 1930 году на современной территории Кировской области вытеснение частника было практически завершено - его доля в товарообороте составляла только 3 процента [9]. В Котельниче этот процесс шёл медленнее.
В структуре доходов городского бюджета налоги от торговли занимали первое место и возросли в 1928 - 1930 годах со 121 до 348 тысяч рублей, или на 87,9 %, а по удельному весу в объёме доходов - с 44 до 67 процентов [11]. К концу 1931 года частная торговая деятельность была полностью ликвидирована [12].
Установление государственной монополии в экономике сразу же отразилось на ценах и наличии товарной массы. В заявлениях котельничан в горсовет появились фразы: “Вы сами знаете, какими были низменными цены до 1930 года...” [13], “По такой дороговизне существовать невозможно...” [14].
В декабре 1931 года корреспонденты газеты “Ударник” отмечали, что “за последний период в работе потребительской кооперации с новой силой обнаружилось проявление нэпманского духа... политика цен грубо нарушается [15] ...горпо во 2 квартале получило прибыль свыше 50 тыс. рублей, или 5,95% к обороту (вместо нормальной 2%), в 3 квартале - 34 тыс. (3,82%), бакалейно-гастрономический отдел за первые 3 месяца - 595 тыс. рублей (7,9% к обороту). В погоне за бешеной прибылью от горпо и бакалейно-гастрономического отдела не отстают кожевенно-обувной отдел, лесной рабочий кооператив и “Красный розничник” [16].
По расчётам экономистов, “стоимость жизни в СССР по сравнению с 1928 годом возросла в 1937 году в 5 раз… цены на печеный ржаной хлеб возросли с 1928 по 1937 год в 10 раз, на говядину 1-ого сорта - в 16 раз, на свинину - в 10 раз, на сахар - в 6 раз, на подсолнечное масло - в 28 раз, на яйца - в 11 раз, на картофель - в 5 раз” [17].
Ухудшение ситуации в торговле было связано не только с ростом цен. В 1932 году в Котельниче не выполнялись планы увеличения сети магазинов (по городскому потребительскому обществу - 4 единицы), товарооборота (80%), сложилось “чрезвычайно безобразное положение с ассортиментом товаров по горпо: мануфактура - 3,8 %, трикотаж - 2,6 %, обувь-галоши - 4,5 %, посудо-хозяйственные и металлоизделия - 4,6 %... чрезвычайно большим был удельный вес второстепенных товаров: вино - 29 %, галантерея и парфюмерия - 26%” [18]. Депутатов горсовета возмущало “издевательство над потребителем торгующих органов... публика простаивает целые ночи у магазинов. На днях отпускали в магазине по знакомым по несколько пар галош” [19].
Недовольны работой торговли были и жители города. Их многочисленные жалобы публикует газета “Ударник”. В одной из них читаем: “В буфете на станции Котельнич-1 форменная обдираловка. За стакан кипячёной воды без сахара берут 30 копеек... В сплавной конторе Митин и Ларионов выдают взрослым манную крупу, а детям - ничего кроме мороженного луку. Бухгалтер Сунцов получает белую муку не только на живых, но и на умерших родственников, несмотря на упрёки рабочих, это остаётся безнаказанным” [20].
В 1934 году в горторге была выявлена растрата на 40 тысяч рублей [21].
Возникающие трудности, по мнению властей, носили временный характер. Главное, как считал Н. И. Бухарин, было в другом: “ Рост индустрии и переход к колхозно-совхозному типу хозяйства не могли не повлиять на всю сферу обращения, вызвав к жизни и новый тип торговли, “советской торговли”, без спекулянта и перекупщика... с продажей по ценам, регулируемым организованными силами пролетарской диктатуры” [22].
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ЗАЙМЫ
С принятием первого пятилетнего плана и началом форсированной индустриализации Вятской губернии “отводилась роль “тыла” тяжёлой промышленности” [1].
Постановлением ВЦИК СССР от 14 января 1929 года губерния с системой партийных и советских органов управления была ликвидирована, а её территория включена в Нижегородский (позднее Горьковский) край, в составе которого находилась до 7 декабря 1934 года [2]. По новому административно-территориальному устройству Котельнич стал центром огромного округа, а через год после очередной реформы - Котельничского района.
Для осуществления грандиозных планов экономического развития страны требовались колоссальные ресурсы. В этих условиях накопление средств для проведения индустриализации, расширения и реконструкции предприятий приобретало особое значение.
С конца 20-х годов все административные и идеологические ресурсы власти направили на принудительное распространение добровольных государственных займов.
До городского Совета, а им до всех предприятий, учреждений и организаций, доводился финансовый план, в соответствии с которым каждый работник за год должен был приобрести государственных ценных бумаг на сумму, равную от 50 до 75 % месячной заработной платы, а с начала 30-х годов , как правило, на всё месячное жалование. Для проведения целенаправленной работы была создана депутатская комиссия содействия госкредиту.
Стараясь придать делу социалистическую одухотворённость и организовать энтузиазм масс, местная газета практически из номера в номер публикует обращения котельничан:
16.08.1929 года -”Получая зарплату 60 рублей в месяц, подписываюсь на заём на сумму 200 рублей. Вызываю последовать моему примеру начальника оргадмотдела Туленина, его заместителя Совалкова, работников прокуратуры - Филатова и Солоницына и члена правления горпо Ердякова. Агент угрозыска Парфёнов” [3].
20.08.1929 года - “Несмотря на то, что моё положение бедное, к тому же имею на иждивении 3-х детей, при заработке в 40 рублей в месяц подписываюсь на заём индустриализации на сумму 200 рублей. Вызываю подписаться на 5-месячную заработную плату Ляпунова, Ердякова и всех служащих горпотребобщества. Работница Зыкина” [4].
30.08.1929 года - “Школьная работница ленинской школы 1 ступени (гор. Котельнич) А. И. Одегова подписалась на заём на сумму 200 рублей (четырехмесячная заработная плата) и вызывает школьных работников той же школы тт. Куимову и Петрову и Октябрьской школы т. Ивановского А. А.” [5].
В 1931 году при месячном фонде заработной платы в 241 тысячу рублей необходимо было разместить облигаций займа 3-его решающего года пятилетки на сумму 260 тысяч рублей [6]. Выполнение финансового плана шло сложно. К 25 апреля из 3284 работающих облигации приобрели 2370 человек на 186 тысяч рублей. К 1 июля сумма подписки возросла до 237 тысяч рублей, а количество подписавшихся до 3088 человек [7], что считалось провалом задания.
Из предприятий хуже всего дело обстояло на механическом заводе, где из 112 рабочих оформили подписку только 61 человек на сумму 3675 рублей при плане и месячном фонде заработной платы 6,5 тысяч рублей [8].
8 августа вопрос о прорыве в реализации займа был заслушан на совещании руководителей хозяйственных организаций, предместкомов и профсоюзов города, которое констатировало: “1. Наш район на чёрной доске. Смыть чёрное пятно сможем только 100 % выполнением и перевыполнением плана, поэтому общее собрание… объявляет себя мобилизованным на вопросе реализации займа и заверяет райком, райисполком, горсовет, что чёрное пятно будет смыто к 10.08.31 года (то есть через два дня!). 2. Совещание клеймит позором механический завод, типографию, Союз строителей, психолечебницу, стройчасть Горпо, Союзтранс, промкомбинат, т. к. эти организации в значительной мере поставили район на черную доску, на основе чего совещание требует от руководителей этих организаций и союзных органов, опозоривших большевистские темпы, выправить положение до 10.08.31 года” [9].
Государственные займы серьёзно ухудшали и без того низкий уровень жизни населения. Продать облигации и вернуть свои деньги обратно можно было только с разрешения комиссии содействия госкредиту. Ходатайствуя о разрешении, котельничане писали:
Скурихина Александра Георгиевна, 25.11. 1930 г. - “Я нахожусь безработной с января месяца 30 года. В настоящее время жить нечем. Семейное положение из двух человек. Мальчик 10 лет учится, и ему надо купить валенки, средств не имею. Если вам будет не разрешено сдать облигации, то буду вынуждена мальчика из школы снять, т. к. босым ходить не может”. Имела облигаций на 10 рублей. На заявлении две визы - сначала разрешить 5 рублей, вторая - 10 рублей [10];
Князева Е. П. - “ ...муж мой работал в артели грузчиков, но скоропостижно умер и оставил трое детей, которые находятся малолетние, сын 8 лет и дочь 5 и 3 года, воспитывать у меня их совершено нечем”. Просила продать облигаций на 75 рублей, разрешено на тридцать [11];
Кудрявцев Геннадий Григорьевич, 02.01. 1931 г. - “ Прошу пересмотреть заявление... комиссия не удовлетворила моей просьбы, что считаю неправильным, потому что семья у меня 5 человек, а зарабатываю 49 р. 92 к. и существовать нечем и даже работать не в чем. Одна пара валяных сапог на 5 человек. Если за свои трудовые приходится живому ложиться в могилу. Но я думаю, что комиссия учтёт моё положение, в чём прошу не отказать”. В первом заявлении от 5 декабря 1930 года просил продать облигаций на 105 рублей [12];
инвалид Андриянов Фёдор Гаврилович, 08.12.1930 г. - “...я очень нуждаюсь, для существования получая пенсию 19 рублей 33 копейки... за ноябрь месяц до сих пор не получил, которая завсегда двадцатого числа”. Просил продать две облигации по 5 рублей. Резолюция - отказать [13];
Валова Мария Васильевна, 05.02.1931 г. - “...не имею средств к существованию, муж мой умер вот уже полгода, осталось двое маленьких детей, сама не работаю нигде, я думаю, вы учтёте моё положение критическое... мне нужно ещё помимо воспитания детей... платить за квартиру да покупать дрова, вы сами знаете, что всё так дорого, и муж мой был не паразит, он был член ВКП(б) и положил свою жизнь за дело народа, за дело трудящихся”. Просила продать облигаций на 100 рублей. Резолюция 24.02.31 - дать комиссии справку о доходах [14];
Мамаева Н. Н., 02.11.1930 г. - “...в первый раз мне разрешили продать только на 15 рублей, долго ли можно прожить на 15 рублей при такой дороговизне продуктов. Муж на курсах... сам сидит без гроша. И я сейчас нахожусь в безвыходном положении, главная забота - ребёнок, который требует есть, а у меня нет даже денег выкупить паёк, которого ясно что не хватит, приходится прикупать на рынке, где за один пуд муки просят 11 рублей. Сама безработная, мест нет, да и чтобы служить, нужно нанять няню, содержание которой не оправдает оная служба”. Просила продать облигаций на 40 рублей, разрешено на 15 [15];
Сысуев И. С., ул. Свободы дом 90, кв. 5, 30.01.1931 г. - “Ввиду 4-х месячной моей безработицы в настоящий момент я и моя семья, состоящая из 3 человек, от голода и холода болеет и пухнет, а поэтому убедительно прошу комиссию разрешить мне обмен на денежные знаки имеющихся при мне облигаций 3-его государственного займа на сумму 450 рублей”. Резолюция - ссуду 50 рублей, выписка выдана 3.02.31 г. [16].
Такие граждане воспринимались властями как “ оппортунисты, нытики и маловеры”. Партийные органы требовали, несмотря ни на что, взять большевистский темп, усиливали идеологическую поддержку государственных займов.
В марте 1934 года в совместном постановлении бюро Котельничский райком ВКП(б) и райисполком отмечали, что “одним из мощных орудий в борьбе за полное проведение планов являются наши займы, пользующиеся огромной поддержкой трудящихся масс”, и выдвигали лозунги: “Трёхнедельный доход в заём второго года второй пятилетки”, “Ни одного трудящегося города, ни одного колхозника, колхозницы и единоличника, не подписавшихся на займ”, “Пролетарский праздник 1 Мая встретим полным размещением займа второй пятилетки” [17].
Сроки распространения облигаций в городе сокращаются до 2-3 дней. Население устало и тихо сопротивлялось. Тон постановления в июле уже иной: “Несмотря на категорические требования... о постановке работы по мобилизации средств населения с первых дней квартала большевистскими темпами в уровень с уборочной и хлебопоставками, выполнение плана по городу и особенно по селу неудовлетворительно” [18]. Намеченные мероприятия как всегда обеспечили необходимый результат. Лучших распространителей облигаций государственных займов стали поощрять материально.
Только за период с 1927 по 1932 год величина государственных займов возросла по стране в 5,4 раза [19]. В городе Котельниче и районе в 1933 году население вложило в займы 2010 тыс. рублей, что было в 4 раза больше, чем в 1931 году, и в 2 раза больше, чем в 1932 году. Число займодержателей возросло с 8440 в 1931 г. до 42010 в 1933 году [20].
Займы стали одним из важнейших источником средств для индустриального строительства. При этом, взяв в долг, государство не торопилось рассчитаться со своими гражданами...
В ГОДЫ ПЕРВОЙ ПЯТИЛЕТКИ (1928-1932гг.)
После пожара 1926 года все промышленные и коммунальные предприятия города были объединены в единый промкомбинат. Во вновь созданную структуру вошли: водопровод, электростанция, скотобойня, баня, ассенизаторский обоз, 2 магазина Укомхозторга, кирпичеделательный завод, механическая мукомольная мельница, лесопильный и механический чугунолитейный заводы, типография [1]. Численность занятых на производстве была небольшой и составляла 196 рабочих и служащих [2]. В условиях нэпа комбинат работал рентабельно и получил за 1925-1926 хозяйственный год 45 тысяч рублей прибыли [3].
В годы первой пятилетки в Котельниче началось строительство новых промышленных объектов. 1 июля 1930 года был сдан в эксплуатацию трехрамный лесозавод. Старый - на одну раму - законсервирован. После пуска завод простаивал и был загружен только на две трети. 9 октября 1930 года дала ток новая электростанция мощностью 450 кВт/часов, её предшественница вырабатывала только 31,5 кВт [4].
Экономический потенциал предприятий хотя и был невелик, но и он использовался не на полную мощность. Несмотря на объявляемые постоянно недели и месяцы штурма, ударные кварталы изменить ситуацию не удавалось. С марта 1929 по ноябрь 1930 года чугуно- литейный механический завод выполнил план на 88 %, механическая мельница - на 73 % (в октябре-ноябре простой 300 часов), старый кирпичный завод - на 49,6 % [5].
По устранению недостатков в работе промышленности городской Совет проводил активную работу с руководителями и коллективами предприятий. К ноябрю 1930 года за 21 месяц отчётного периода президиум Совета 37 раз заслушивал хозяйственные вопросы, провел 5 выездных заседаний [6].
Принятые административные решения не привели к коренному улучшению дел в 1931 году. Райисполком по итогам первого квартала отмечал, что “районная, объединённая в Промкомбинат, промышленность особый квартал закончила с крайне неудовлетворительными показателями, дав выполнение валовой продукции - 42,2 %, производительности труда - 63 %, заработной плате - 125 % от плановых предложений... простои на лесозаводах... выразились 41,5 %” [7].
Причины невыполнения производственных заданий партийные и советские органы тех лет определяли достаточно объективно. Это недостаточная квалификация рабочих и, как следствие, аварии, частые поломки машин и оборудования, высокий травматизм на производстве. С марта 1929 по ноябрь 1930 года из-за нарушений техники безопасности произошло 88 несчастных случаев, из них 7 тяжёлых и 2 со смертельным исходом [8]. На предприятиях отсутствовала правильная организация труда, имелась излишняя рабочая сила, были частыми простои из-за неподачи сырья, отмечалась слабая трудовая дисциплина, текучесть рабочей силы, которая, например, на льнозаводе достигала 46 % [9].
Анализируя ситуацию в целом по стране, исследователи отмечают, что в начале первой пятилетки “на производстве, непосредственно на рабочих местах, обозначился своего рода “организационный вакуум”: нужна была форма “прямого действия”, которая позволила бы Коммунистической партии собрать в кулак наиболее активную и сознательную часть рабочих, требовался “механизм” непосредственного перевода социально-психологической готовности передовых слоев рабочего класса в практические действия по совершенствованию производства [10]. После публикации в январе 1929 года статьи В. И. Ленина “Как организовать соревнование?” стало быстро распространяться движение ударников - новая форма социалистического соревнования.
Участвуя в “великой раскачке” масс трудящихся [11], газета “Деревенская жизнь” публикует обращения первых ударников: “Я, мастер кондитерского цеха № 1 Котельничского горпо, вызываю на социалистическое соревнование мастеров Булдакова С. С., Горбова С. С., а также других рабочих мастерской - на повышение норм выработки при уплотненном рабочем дне, на улучшение качества изделий и на снижение их себестоимости. Верещагин Н. П.” 6 августа 1929 года [12]. 27.09.1931 года в газете рассказывается о поощрении передовиков: столяр механического завода т. Токаев за усовершенствование ленточной пилы (результат - повышение производительности на 250%) премирован администрацией кожаными сапогами и суконными брюками [13].
Но движение ударников в городе развивалось медленными темпами. На вопрос, участвуете ли вы в социалистическом соревновании и ударничестве, рабочий строительства электротеплокомбината ответил: “Какое тут ударничество. За что ни возьмись - всего не хватает вовремя: нет гвоздей, труб, не хватает олифы” [14]. Другая причина, тормозившая развитие движения, была озвучена на конференции ударников машинно-тракторных мастерских 4 января 1931 года: “Нет различия между ударниками и лодырями. Ударников не поощряют и лодырей не наказывают. Столовая снабжает обедами всех одинаково” [15].
В первую пятилетку новое промышленное строительство тормозили допущенные просчёты в планировании, нехватка средств, бесхозяйственность. Особенно ярко в Котельниче эти общие для первого пятилетнего плана недостатки проявились при строительстве кирпичного завода Комтреста и столярной фабрики стандартных деталей Нижкрайкомстрома.
В 1929 году по проекту кирпичный завод с использованием механизмов был рассчитан на выпуск в год 6 млн. штук кирпича. При работах обнаружили, что залежи глины невелики и составляют всего 0,9 метра. Мощность завода в 1930 году снижена до 2 млн. штук кирпича при отказе от механизации. Из-за сложностей с финансированием строительство через некоторое время законсервировали. В 1932 году вновь возникла угроза консервации стройки в связи с исключением из бюджета краевым финансовым управлением 41 тысячи рублей. Президиум горсовета, “ввиду “громадного” спроса на котельничский кирпич, в том числе для строительства большого Нижнего Новгорода”, просит крайфу отменить своё решение [16]. Удорожание работ объяснялось “значительным разрывом сметных цен с фактическими на материалы”. Для окончания работ и механизацию местным властям пришлось оформить строительный кредит на 50 тысяч рублей [17].
Президиум горсовета контролировал ход строительства и другого объекта - столярной фабрики. Её пуск, назначенный первоначально на 15 апреля 1932 года, не состоялся и впоследствии несколько раз переносился на более поздние сроки. На стройке не хватало оборудования и 184 тысяч штук кирпича. Для получения последнего строителям передают калориферное отопление и купола бывшей Предтечинской церкви, от разборки которых планировали получить соответственно по 20 и 80 тысяч штук кирпича [18].
В конце первой пятилетки, преодолевая отрыв от реальности (планировалось объектов на 1413089 рублей, а возможно на 650 тысяч) [19], президиум горсовета 17 апреля 1932 года принял решение к 1 мая “пересмотреть программу развития коммунального хозяйства, уточнить таковую с учётом реальности её выполнения, исключив объекты, не имеющие под собой финансовой базы (постройка клинкерного, черепичного и керамического заводов, 3-х этажного коммунального дома и т. п.) [20].
В результате выполнения первого пятилетнего плана в Котельниче были сданы в эксплуатацию фабрика стройдеталей мощностью 500 тыс. кв. метров продукции, объём капиталовложений составил 500 тыс. рублей; лесопильный завод мощностью 300 тыс. куб. метров, электростанция, машинно-тракторная мастерская с мощностью капитального ремонта - 300 тракторов, два льнозавода, реконструирован механический завод с увеличением мощности в 10 раз. Валовая продукция промышленности увеличилась с 535 тыс. рублей в 1930 г. до 7776 тыс. рублей в 1933 году, число рабочих за эти же годы - с 214 до 1488. За 4 года в новое строительство было вложено 1378 тыс. рублей. Существенно возросли объёмы кустарной промышленности с 600 до 2880 тыс. рублей. Промыслами было занято: в обозостроении - 602 чел., пищевкусовыми - 467, кожевенными - 575, деревообрабатывающими - 440, швейными - 155, всего 2239 [21].
В 1929 - 1932 годах шло строительство и объектов социальной сферы: были сданы в эксплуатацию здания почты (совр. улица Луначарского, 93), амбулатории (совр. улица Советская, 41), бани (совр. улица Шмидта, 26), стадион “Динамо” (совр. улица Советская, 132). До 40503 кв. метров увеличился жилой фонд, который включал в себя 93 муниципальных и 35 ведомственных зданий, 521 частновладельческий дом. При этом обеспеченность жилплощадью одного жителя достигла 3,67 кв. метра [22]. Велись работы по озеленению города, разбивке парков и скверов.
Большой шаг вперед был сделан в повышении образовательного уровня населения. В одиннадцати школах обучалось 2458 детей, из них семилетнее образование получали 1457 человек. Для подготовки учительских кадров в 1931 году был открыт педагогический техникум, который позднее будет преобразован в педагогическое училище, а с 1939 года - в государственный педагогический институт с тремя факультетами: русского языка и литературы, историческим и физико-математическим.
Происходили изменения и в работе учреждений здравоохранения. Число врачей возросло с 8 до 20, фельдшеров - с 6 до 10, акушерок - 5 до 10. Коечный фонд достиг 140 коек [23]. В амбулатории были оборудованы кабинеты специального лечения - рентгеновский, физико-терапевтический, бактериологический [24].
За годы первой пятилетки жизнь в Котельниче изменилась, и планы построить большевистский город начали осуществляться.
ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ
Строительство социализма в СССР проходило в сложной международной обстановке. Реальные военные угрозы со стороны ряда государств, подавление рабочего движения на Западе использовались советской пропагандой для формирования у населения с одной стороны образа врага в лице капиталистических держав, с другой - для развития движения международной солидарности рабочих.
Котельничане живо откликались многочисленными мероприятиями на происходящие в мире события.
23 июля 1929 года в летнем саду был проведён митинг “против наглой провокации китайских империалистов” на КВЖД [1], а через неделю, 1 августа 1929 года, - красный день. В нём принял участие “американский товарищ, представитель ЦК МОПРа”. Выступая на митинге в военных лагерях, “он говорил на своём родном языке, но был понятен всем, начиная от пионера, жадно вперившего в американца свой взор, до седобородого старика из деревни. Знакомые слова: “клясс”, “пролетарият”, “революсион” - проникали в сердца людей и по классовому самосознанию, инстинкту соединяли переживания говорившего и слушавших в этот момент в одно чувство. Это чувство было - отпор поджигателям новой войны. Митинг принял резолюцию: “Долой буржуазное миролюбие! Долой Лигу Наций - орудие подготовки новой войны! Долой разбойников-империалистов и их прислужников социал-демократов! Мы - за мир, но сумеем отстоять СССР - Отечество пролетариата!” [2].
17 мая 1930 года котельничане митинговали по поводу событий в Индии. Требования собравшихся, как всегда, были категоричны: “Прочь кровавые руки капиталистов от освобождающихся колоний! Да здравствует пролетарская революция в Индии!” [3].
В рамках развития международных пролетарских связей Котельнич посещает ряд зарубежных делегаций: в 1928 году - шведских пионеров [4], в 1932 году - немецких рабочих [5].
Вместе с тем жители города поддерживали братьев по классу не только морально, но и материально. Газета “Деревенская жизнь” сообщала читателям об инициативе служащих агентства госбанка и сберкассы, которые, одобряя политику Советского государства в отношении китайской военщины, отчислили в фонд “Ответ госбанковцев на замыслы империализма” 3% месячной заработной платы [6].
Рабочие механического завода к 13 годовщине РККА рапортовали, что “ни на минуту не забывают о готовящейся интервенции и окружающей буржуазии. На заговор интервентам-палачам рабочие и служащие механического завода отвечают 100% вступлением в ОСО и в нужный момент по зову Правительства станут в первых рядах на завоевание Октября... в честь юбилея 1905 года отработают один день, из которого 20% - на постройку памятника и 80% - МОПРу для посылки зарубежным товарищам, томящимся в тюрьмах буржуазии. Да здравствует вожак стального отряда доблестной Красной Армии тов. Ворошилов!”[7].
В сборе средств принимала участие и молодежь. Учащиеся образцовой школы МОПРа Ю. Зайцев, И. Богомолов, Г. Вохмянин собрали в пользу зарубежных братьев 31 рубль и обратились ко всем школам района последовать их примеру [8].
Другой характерной чертой конца 20-х - 30-х годов стала милитаризация общественной жизни. Котельничане не на словах, а на деле выполняли ленинский лозунг: “Учиться военному делу настоящим образом”.
В это время регулярно организовывались военные лагеря, военизированные эстафеты, соревнования по стрельбе, собирались средства на строительство самолётов и в фонд обороны страны. Застрельщиками мероприятий выступали комсомольские организации и оборонная секция городского Совета.
В 1929 году окружной комитет ВЛКСМ приказом № 1 от 16 августа мобилизовал всех членов и кандидатов в члены ВЛКСМ города Котельнича и ячейки станции № 2 для прохождения регулярного военно-полевого обучения в военных лагерях сроком на 1 неделю. Занятия проходили с шести до восьми часов утра и с шести до девяти часов вечера с ночлегом в лагерях. Комсомольцам предписывалось захватить с собой на неделю продуктов для утреннего чая, вечернего ужина и явиться в форме юнгштурма. Комсомольцы-инвалиды и комсомолки, имеющие грудных детей, от военного обучения освобождались. Неявившиеся рассматривались как уклоняющиеся и подвергались взысканиям [9]. По итогам проведения сборов отмечалась дружная явка, аккуратное посещение часов занятий [10].
31 августа 1929 года состоялся военный поход городской комсомольской организации, который завершился “боем” с комсомольцами города Халтурина [11]. В начале месяца были проведены соревнования между стрелковыми кружками города [12].
Следует отметить, что большинство жителей города было не готово принять коммунистическую идеологию. Проводниками нового мировоззрения были партийные, комсомольские и пионерские организации. В 1931 году 29 ячеек ВКП(б) объединяли 452 коммуниста, 45 ячеек ВЛКСМ - 800 комсомольцев, 31 отряд - 590 пионеров [13]. Между тем, коммунисты не являлись для населения города примером безупречного поведения. В ходе партийной “чистки” 1929 года взыскания, главным образом за пьянку, были наложены на 34 человек, 29 членов и 9 кандидатов были исключены из ВКП(б), в том числе 15 “как чуждые элементы по классовому поведению” [14].
Газета “Деревенская жизнь” рассказала об одном из них: “Парфёнов - типичный представитель вновь народившегося советского мещанина, отъевшегося за годы мирной передышки и позаботившегося о себе про “чёрный” день. Теперь Парфёнов - владелец собственного автомобиля. На полуторатысячном “Форде” его можно видеть разъезжающим по городу.
- Не лучше ли было для коммуниста отдать свои сбережения взаймы государству? - ставится перед Парфёновым вопрос.
- На облигациях я не поеду, а на легковом автомобиле прокачусь куда угодно, - отвечает Парфёнов.
- Считает ли Парфёнов этичным иметь коммунисту собственный автомобиль?
- Пусть мне грозит эшафот, но со своей машиной я не расстанусь!” [15].
Личные интересы доминировали над общественными не только у коммунистов.
В формировании новых взглядов и образов героев огромную роль играло киноискусство. Оно должно было “подымать политическую боеспособность масс” [16]. Шедевры отечественного кинематографа становятся яркими событиями общественной жизни. Газета “Ударник” в январе 1935 года рассказывала: “Исключительный успех среди трудящихся города и района вызвала кинокартина “Чапаев”. Зрительный зал кино переполнен. Вместо трёх обычных сеансов театр дал дополнительные сеансы. Картина прерывалась аплодисментами и возгласами зрителей. Публика возбуждена. При выходе из театра, в магазинах, на улицах - везде обсуждается фильм “Чапаев” как один из лучших. В первые 2 дня,10 и 11января, фильм “Чапаев” просмотрело 4400 трудящихся города и района” [17].
Утверждая новые идеалы, власть разрушала традиционные ценности народа. Исследуя особенности общественного сознания 20-х - 30-х годов, Э. Баталов отмечает, что “новое сознание” вырастало из установки на полный разрыв с прошлым, с традицией, с историей... Это была установка на переход в иную систему пространственно-временных координат, на формирование принципиально нового типа бытия, не подвластного общечеловеческим законам, на создание нового человека, порывающего со “старой”общечеловеческой моралью и занимающего в отношении любви, брака, семьи, детей, добра и зла “нетрадиционные” позиции” [18].
В этих условиях борьба с церковью выступала одним из главных направлений идеологической работы.
Во время пожара 1926 года в Котельниче пострадали все церкви. Вятское ОГПУ информировало руководство, что “администрация коммунотдела города Котельнича, состоящая из членов ВКП/б/, до сих пор не научилась использовать общее положение, хотя об этом и была предупреждена своевременно. После того, как сгорели церкви, они должны быть заколочены, изолированы от входа, но они на второй же день после пожара разрешили проживать при сгоревших церквах”. В результате “крестьяне... толпами по 30 и более человек заходят в уцелевшую от пожара церковную палатку попа Предтеченской церкви, где поп Стефанович поместил уцелевшую в церкви икону и служит для приходящих молебен” [19]. Вскоре богослужения возобновились в Троицком соборе и в Николаевской церкви - с 3 июля 1926 г. [20].
В дальнейшем власти действовали более расторопно. В 1927 году были подвергнуты репрессиям священник Троицкого собора Агафонников Александр Владимирович [21], митрополит Кирилл Казанский (Смирнов Константин Илларионович) [22], проживавший в городе. На стройматериалы разобрана Предтеченская церковь.
В начале 30-х годов городской Совет вел активную работу по закрытию действующих церквей. Соответствующие ходатайства к ВЦИК были приняты 9 мая 1931 года [23], 11 марта 1932 года [24], но оставлены без удовлетворения.
Для достижения поставленной цели вновь задействован механизм репрессий. В 1931 году приговорён к 5 годам лишения свободы священник Образцов Петр Александрович [25]. В 1932 году подвергнут высылке на 3 года в Северный край священник Троицкого собора Курбановский Николай Николаевич [26]. Заключён в концлагерь на 3 года священник Николаевской церкви Несмелов Леонид Васильевич [27].
31 ноября 1934 года, обосновывая свое очередное обращение, горсовет отмечал, что Троицкий собор (площадью 817 кв. метров, вместимостью 2000 человек) посещают в простые дни 5-10 прихожан, в праздничные - до 500 человек. В Николаевской церкви (площадью 750 кв. метров, вместимостью 1500 человек) бывает в будни от 2 до 5 человек, в праздники - до 500 [28]. Здания церквей предлагалось приспособить соответственно под школу для взрослых и Дом социалистической культуры.
На этот раз ВЦИК 20 сентября 1935 года принял постановление о закрытии Николаевской церкви. Выполняя решение, 23 октября горсовет изъял здание у церковной общины и передал в пользу районного бюджета всё принадлежащее церкви имущество и денежные средства [29]. Среди изъятого - 73 серебряных предмета религиозного культа весом 17 килограммов 450 граммов, 17210 рублей, хранящихся на счетах в сберкассе, 342 рубля наличных денежных средств серебром [30], 50 килограммов горелых медных денег, елею 20 килограммов, 1000 килограммов цветного металла (подсвечники, лампады) [31]. В архивное бюро из Николаевской церкви вывезено два воза разных книг [32]. Некоторое время здание церкви использовалось под склад для сахара. С 1940 до 1992 года в нём был размещён один из цехов Котельничской трикотажной фабрики.
С 17 марта 1935 года прекращено отправление богослужений в Троицком соборе. Церковь опечатана из-за конфликта между прихожанами и священником [33]. 19 сентября горсовет принял решение о закрытии собора из-за невыполнения договора о его ремонте [34]. Несколько последующих лет здание использовалось для различных хозяйственных нужд.
Желая получить официальное разрешение, 22 июня 1937 года власти города от имени 2311 жителей, проголосовавших на собраниях за закрытие Троицкого собора, вновь обратились с просьбой к ВЦИК [35]. И на этот раз был получен отказ. Тогда 25 ноября 1939 года совет принял решение о разборке собора и об использовании кирпича для строительства кинотеатра и школы (современной ср. шк. № 3 по улице Советской, 153) [36].
Перечисленные события не передают всей сложности общественной жизни города 20-х - 30-х годов. В ней своеобразно переплетались невиданная активность населения, яркая идеологическая окрашенность, заорганизованность и формализм.
ЖИЛИЩНЫЙ КРИЗИС
Форсированное проведение социалистических преобразований привело к невиданному движению населения по всей стране. За 1931 год в Котельнич, расположенный по ходу миграционных потоков, прибыло 3385, а выбыло 2856 граждан, число жителей увеличилось на 746 человек и равнялось 7083 (по другим данным - 10688) [1]. В дальнейшем переселенцы продолжали прибывать. В 1934 году в городе проживало уже более 15 тысяч человек [2]. Обеспеченность жилплощадью на одного жителя снизилась на треть - до 2,6 кв. метра [3]. В результате возник острый жилищный кризис.
Отсутствие квартир и тяжёлые бытовые условия негативно влияли на закрепление специалистов, что приводило к текучести кадров на предприятиях и в учреждениях. В обращении в райисполком 26 мая 1933 года администрация чугунолитейного механического завода указывала, что из-за ситуации с жильём нет “...возможности закрепить квалифицированную рабсилу за заводом и обеспечить выполнение производственных программ... на сегодняшний день имеем рабочих только из окружающих деревень, которые являются сезонниками для нашего завода” [4].
Осенью 1933 года жилищный кризис коснулся “верхов” города. Председатель горсовета Ковин информировал президиум, что “ряд ответственных работников, исполкомовских работников и комсостава РККА не имеют квартир, количество семей дошло до 80”.
Президиум действовал решительно и постановил: “Перевести на 2-х сменную работу ряд учреждений, а также произвести уплотнение. Учреждениям переселиться в течение 48 часов. Переселить Собачкину из ЖАКТа № 18 как одиночку, занимающую более 19 метров” [5]. Для проведения уплотнения была создана специальная комиссия, которая занималась обследованием учреждений и жилого фонда. В практике работы использовалось изъятие жилья. Так 13 мая 1936 года горсовет принял решение об отчуждении 10 % жилой площади в частновладельческих домах площадью свыше 90 кв. метров. Жильё было изъято у Ванеевой по ул. Октябрьской 59, Вороны по ул. Октябрьской 53, Безденежных по ул. Шмидта [6].
Несмотря на остроту кризиса, средств на строительство жилья выделялось недостаточно. В планах на 1935 год планировалось к пуску только 2500 кв. метров, при этом жилплощадь на одного человека увеличивалась с 2,71 до 2,87 кв. метра [7]. В городе было много жилья барачного типа. В большинстве домов отсутствовали водопровод и канализация.
Для улучшения управления жилищным фондом в 1931 году горсовет приступил к передаче домов от коммунального отдела созданным 19 жилищным товариществам (ЖАКТ). Преимущества нововведения объясняли следующим: если раньше на содержание домовладений, на улучшение по линии коммунального хозяйства расходовалось до 50 % получаемой квартирной платы, то теперь с передачей домов ЖАКТам, т. e. в непосредственное управление жильцами, с доведением хозрасчёта до каждого домовладения расходование квартирной платы доводится до 100 % [8].
Проводимые преобразования не привели к улучшению содержания жилого фонда как из-за сопротивления части коммунальных руководителей, так и из-за быстрой бюрократизации ЖАКТов.
В условиях индустриализации город не имел возможностей преодолеть жилищный кризис, и это замедлило рост населения, которое с 20 тысяч человек в 1936 году сократилось до 18,5 в 1939 году [9].
ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС
Проведение коммунистической партией (большевиков) политики сплошной коллективизации крестьянства с использованием принудительных методов привело к продовольственному кризису.
В 1929 году из-за невыполнения планов хлебозаготовок в стране была введена карточная система. Продукты питания и промышленные товары по карточкам получало не всё население, а только работающие граждане. Нормы снабжения составляли 600 граммов хлеба в день для рабочего и по 300 граммов на каждого иждивенца - члена его семьи; жиров - от 200 граммов до 1 литра, 1 килограмм сахара в месяц [1].
На заседании 25 мая 1929 года пленум Котельничского горсовета отмечал, что “переход на отпуск дефицитных товаров по заборным книжкам в начале введения таковых оправдал себя: были изжиты очереди и население снабжалось бесперебойно, но в настоящее время в связи с ...уменьшением количества отпуска муки... получилось недостаточное снабжение хлебом, и снова появились очереди, в тоже время предъявляются требования со стороны строительных и транспортных рабочих об увеличении им норм отпуска хлеба, без чего они отказываются от работы...” [2].
Критиковалось на пленуме и состояние рабочего снабжения в общественных столовых. Депутат Скурихин убеждал: “Обвинять повара за плохие обеды не приходится: мясо присылают четвёртый сорт, овощи плохого качества, нет телятины и свинины - нельзя разнообразить”. По мнению его коллеги Никулина, безобразным было качество приготовления пищи: “Посетителю в супе попал металлический талон на обед, приготовлять обеды не могут, попадают “тараканы, разные букашки”, волосы” [3].
Первоначально после введения карточек из 10688 жителей [4] Котельнича по ним обеспечивалось до 8,5 тысяч человек. Первые трудности возникли в 1930 году, когда город был снят с централизованного снабжения, а затем отнесён к сельскому сектору [5]. В это время продукты по более высоким ценам можно было купить у частника на рынке, и котельничанам приходилось всё туже затягивать пояса.
В условиях нехватки продуктов краевое руководство выделило категорию граждан для привилегированного снабжения. Письмом от 22 апреля 1931 года за № 152, не подлежащим оглашению, военно-кооперативный сектор краевого потребсоюза предложил райисполкому и райпо “немедленно принять на снабжение районный актив и членов их семей по нормам списка № 1... В число актива включите членов бюро райкома ВКП, членов президиума райисполкома, РКК РКИ, райсовпрофа, завотделами райкома РИКа, председателя райсоюза, ЦРК, прокурора и других, причём список должен быть согласован с секретарём райкома ВКП... В целях лучшего обслуживания актива предлагаем организовать закрытый распределитель” [6]. Вслед за этим 19 мая 1931 года райисполком разрешил городскому потребительскому обществу снабжать руководителей городского сектора (35 человек) по списку № 1 с 50% надбавкой, за исключением хлеба и овощей [7].
Более серьёзной ситуация стала в начале 1932 года. В плане снабжения хлебом, доведённом Нижегородским крайисполкомом до районных властей, контингент городского населения, получающего обеспечение по карточкам, был сокращён, а норма расхода хлеба уменьшена до 40 тонн в месяц. В связи с этим президиум Котельничского райисполкома 5 февраля 1932 года ввёл ограничения по снабжению хлебом:
а) для рабочих, занятых в производстве, - 500 граммов в сутки;
б) для служащих, получающих зарплату до 80 рублей, - 200 граммов. Всех служащих с зарплатой свыше 80 рублей со снабжения снять;
в) для детей рабочих и служащих, не связанных с сельским хозяйством, до 14 лет - 200 граммов;
г) для сезонных рабочих производственного и коммунального строительства - 500 граммов, при этом контингент этой категории для снабжения снизить с 1200 до 700 человек;
д) для врачей, ИТР, учителей - 500 граммов и членов их семей- 200 граммов;
е) для работников милиции, управления - по 600 граммов и для членов семей - по 200 граммов;
ж) для рабочих второстепенных предприятий, не связанных с сельским хозяйством, - по 300 граммов;
з) связанных с сельским хозяйством - снять;
и) для пенсионеров 1 и 2 группы - 200 граммов [8].
Ухудшение снабжения сразу сказалось на выполнении производственных планов. В докладной записке в январе 1933 года управление стройконторы сообщало: “Рабочие и служащие сняты с централизованного снабжения и запрещено производить самозаготовки, - нет выхода, откуда можно брать хлебные фонды, каковые требуются из расчёта на 300 человек по 800 грамм... Угрожающее положение в смысле выполнения строительных работ. Рабочие сами ходят по организациям, где произведены работы” [9]. На предприятиях наблюдался “отлив рабочей силы” [10].
Растущее количество нарушений трудовой дисциплины вызвало жёсткую реакцию со стороны Советского государства. 15 ноября 1932 года ЦИК СССР постановил: “В случае хотя бы одного дня неявки на работу без уважительной причины работник подлежит увольнению с предприятия или из учреждения с лишением его права пользования выделенными ему как работнику данного предприятия или учреждения продовольственными и промтоварными карточками, а также лишением его права пользования квартирой, предоставленной ему в домах данного предприятия или учреждения” [11].
В 1933 году большая часть населения города жила голодая. Количество котельничан, получающих хлеб по карточкам, было уменьшено ещё раз. В “ контингент” не включены и не снабжались хлебом работники пожарной охраны, электростанции, типографии, больницы, психолечебницы, красноармейцы, красные партизаны, инвалиды вообще и гражданской войны в частности, учащиеся школ - 400 человек [12]. Удовлетворение ходатайства горисполкома об увеличении числа жителей на получение продуктов по карточкам Нижегородский крайснаботдел и заготзерно поставили в зависимость от выполнения районом плана по гарнцевому сбору, который взимался в натуральном выражении от помола зерна на мельницах [13] и был определен в 2600 тонн.
К маю 1933 года снабжение хлебом по карточкам в Котельниче сократилось до 2128 человек и 1483 членов их семей и составляло 30% занятых в промышленности и социальной сфере. Все они были разбиты в зависимости от значимости для дела строительства социализма на три списка с разными нормами снабжения. Список № 1 включал 180 человек, работающих в связи, специальную группу, специальных работников, красных партизан. Каждый из них получал в месяц по 16 пайков на себя и по 6 на членов семей - иждивенцев. По списку № 2 обеспечивались работники промышленных предприятий в количестве 1490 человек и 1245 членов их семей. Норма снабжения была значительно ниже - 8 пайков на работающего и 4 на иждивенца. По списку № 3 хлеб получали по 6 пайков в месяц 450 рабочих “второстепенных” предприятий и 18 членов их семей [14]. При этом горсовет установил: “Выдачу заборных документов производить при наличии справки о том, что не связан с земельным наделом; связанным с сельским хозяйством заборные документы не выдавать” [15]. Равенство, провозглашенное Советской властью, в обеспечении хлебом насущным отсутствовало.
Купить хлеб в городе было по-прежнему трудно и в 1934 году. Совещание при отделе заготовок Котельничского РИКа, заслушав вопрос об организации торговли коммерческим печёным хлебом, отмечало: “Запроектированный хлебоуправлением Горьковской конторы отпуск муки в количестве 2-х тонн в сутки... крайне недостаточен:
а) население города, состоящее из 15335 едоков, в централизованном порядке получает хлеба 45 тонн - по 2,9 кг в месяц на одного;
в) суточная норма - 2 тонны - не в состоянии будет полностью загрузить даже торговый аппарат одного магазина, т. к. прошлая практика продажи коммерческого хлеба показала, что при продаже такого количества создаются громадные очереди и работы хватает всего лишь на 3 часа. Надо не менее 6 тонн” [16].
Продовольственный кризис привел к трагическим последствиям. Их масштаб сегодня трудно оценить в полной мере. В наиболее голодные годы в городе возросла смертность населения. В 1930 году умерло 314 жителей [17], 1931 - 364 [18], 1932 г. - 350 [19]. Пик смертности приходится на 1933 год, когда умерло 494 человека [20]. В последующий период наступает снижение смертности: в 1934 году зарегистрировано 286 смертей, в 1935 году - 285.
Увеличение смертности населения было связано с продовольственным кризисом, хотя прямых свидетельств в документах того периода этому немного. В ряде актовых записей за 1933 год в графе причина смерти указано: “голодный понос” (A3 № 79, A3 № 121, A3 № 83, A3 № 307), “кровавый понос” (A3 № 314, A3 № 315), “истощение”, “общее истощение” (A3 № 154, A3 № 195, A3 № 420), “слабость” (A3 № 425).
Для смягчения ситуации с обеспечением продовольствием районный и городской Советы с 1 января 1934 года начинают компанию по развитию рабочего огородничества. Уже через год под индивидуальными рабочими огородами в городе было занято 398 гектаров земли, с которых планировалось получить 322 тонны овощей и 492 тонны картофеля.
Подавив сопротивление крестьян и создав колхозы, Советская власть получила необходимое количество продовольствия для снабжения городов. С 1 января 1935 года в стране вводится свободная торговля хлебом. Этому событию предшествовала большая организационная работа и пропагандистская компания. В газете “ Ударник” в нескольких номерах публикуется принятая 26 ноября 1934 года резолюция пленума ЦК ВКП(б) по докладу В. М. Молотова “Об отмене карточной системы по хлебу и некоторым другим продуктам”. По итогам пленума установлены единые государственные цены на хлеб, муку, крупу.
В Котельниче свободная торговля хлебом по государственным ценам была организована горсоветом в 20 магазинах [21] со 2 января 1935 года [22]. “Ажиотажа” в этот день, как отмечала газета “Ударник”, не наблюдалось. Но уже в последующих публикациях корреспонденты и читатели отмечали низкое качество хлеба, перебои с доставкой по отдельным торговым точкам. В результате с 5 января редакция газеты “Ударник” сообщила, что взяла под контроль свободную торговлю хлебом в городе [23].
Следующим шагом в улучшении ситуации с продовольствием стало постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) “ О снижении цен на хлеб и отмене карточной системы на мясо, рыбу, сахар, жиры и картофель” с 1 октября 1935 года [24].
В отклике на это событие рабочий типографии Токарев рассуждал: “Семья моя большая. Каждый день брал 6 килограммов хлеба. Выходит, только от одного чёрного хлеба получаю экономию 90 копеек в день, 27 рублей в месяц, 181 рубль в год. Сахару я брал 5 килограммов на 37 рублей 50 копеек, сейчас я куплю это же количество за 27 руб. 50 копеек. Да ещё остаток от мяса рублей двадцать в месяц, от рыбы рублей 15, а от круп… В общем, постановление мне дало не меньше 80 рублей экономии в месяц” [25]. Реальное улучшение было менее значительным. Вместе с тем к середине 30-х годов продовольственный кризис был преодолен.
В ГОДЫ ВТОРОЙ ПЯТИЛЕТКИ
Второй пятилетний план, официально провозглашённый 1 января 1933 года, был ещё более амбициозным, чем первый... Признав, что трудности и лишения, возникшие в связи с недостатком потребительских товаров в годы 1 пятилетки, существенно затрудняли её выполнение, советские плановики решили уделить особое внимание развитию лёгкой промышленности [1].
Исходя из региональных условий, в Котельниче на базе использования местных ресурсов торфа для производства дешёвой электрической энергии и сырья Яранско-Котельничской и Шарьинско-Семёновской сельскохозяйственных зон планировалось создать крупный промышленный центр по переработке льна [2].
Сценарий развития, разработанный Нижегородским крайисполкомом, предусматривал строительство в городе в 1934-1937 годах тепловой электрической станции мощностью 24 тысячи кВт/часов и потреблением 282 тысяч тонн торфа в год [3], комбината льняных фабрик по производству 75 миллионов квадратных метров ткани, двух машиностроительных заводов [4], железной дороги Котельнич-Яранск-Йошкар-Ола. Планировалось реконструировать узловую станцию и паровозоремонтные мастерские, построить новый железнодорожный вокзал [5].
Общий объём капитальных вложений должен был составить 132,5 млн. рублей, в том числе 20 миллионов рублей в жилищное строительство [6].
Грандиозность ожидавших город перемен особенно ярко раскрывают демографические показатели проекта, согласно которым потребность новых предприятий в кадрах определялась в 18522 рабочих [7], что приводило к увеличению населения до 50 тысяч жителей, т. е. более чем в 3 раза.
Обсудив намётки краевого плана, городские и районные власти внесли в них ряд изменений, предложив перенести строительство на торфе на год раньше намеченного срока из соображений, что торф как топливо потребуется в 1933 году для местной электростанции и в 1935 году для ТЭЦ [8].
Насколько реальным был замысел Нижегородской плановой комиссии, остаётся загадкой. Вероятно, возможные трудности его реализации хорошо видели, но не озвучивали, руководители, имевшие за плечами опыт первой пятилетки. Поэтому, чтобы не остаться ни с чем, в проект плана было предложено включить менее затратное строительство нового лесокомбината на верхнемоломском сырье, черепичного и клинкерного заводов, реконструкцию и расширение кирпичного завода [9].
Как показало дальнейшее развитие событий, отдельные элементы сценарного плана, но на совершенно ином качественном уровне и в иных масштабах, были реализованы. При этом строительство ТЭЦ свелось к увеличению мощности местной электростанции с 460 до 1500 кВт/часов, а вместо комбината льняных фабрик был построен завод по выработке льноволокна и образован льнотрест, объединивший 15 предприятий соседних районов.
С началом второй пятилетки невозможность для города исторического прорыва к индустриальному будущему стала очевидной. В 1933 году было полностью прекращено строительство как по линии горсовета, так и ведомств [10], на год ликвидировано проектное бюро.
С образованием 7 декабря 1934 года Кировского края основные средства стали направляться на строительство объектов промышленности и социально-культурной сферы города Кирова и его экономического района [11]. Развитие Котельнича для краевых властей стало задачей второго уровня и сводилось к расширению, реконструкции, реорганизации уже существовавших предприятий, к продолжению строительства учреждений социальной сферы, которых не хватало для обеспечения потребностей населения в услугах образования, здравоохранения, культуры.
В годы второй пятилетки в городе сдаются в эксплуатацию Дом Советов (совр. улица К. Маркса, 16), средняя школа № 2 (совр. улица Октябрьская, 109), родильный дом, детские ясли и сад, мебельный цех при фабрике стройдеталей, проводится расширение нефтебазы (для хранения 187 тонн лигроина), кирпичного завода. В декабре 1936 года открывается трикотажная фабрика.
Как и в годы первой пятилетки, на промышленных предприятиях продолжала сохраняться сложная социально-экономическая ситуация. Большинство из них не выполняло производственных планов. Газета “Ударник” в январе 1935 года отмечала: “За исключением машинно-тракторных мастерских, лесопристани и лестрансхоза, ни одно предприятие свой годовой план не выполнило... причина - наши хозяйственные, партийные и профсоюзные организации мало, совсем мало уделяли внимания живым людям, овладевающим техникой и желающим ею овладеть” [12]. Эта тема продолжает развиваться и в последующих публикациях, заголовки которых гласили: “Рабочим не дают доброкачественные обеды” [13], “В рабочие бараки никто не заглядывает” [14], “О рабочих не заботятся” [15] и т. д.
Тяжёлые бытовые условия и отсутствие материальных стимулов были не единственной причиной срывов производственных программ. Предприятия находились в технически запущенном состоянии. Проведенное 5 июня 1935 года обследование механического завода выявило, что здания производственных цехов находятся настолько в ветхом состоянии, что продолжение работы в них невозможно. Токарный, столярный, малярный, ремонтно-механический цеха - в полном смысле накануне самого разрушения, другие цеха- литейный, слесарно-сборный - не удовлетворяют санитарным, техническим и противопожарным требованиям. Дальнейший ремонт здания завода нецелесообразен из-за ветхости [16].
Сложной была обстановка и на местной электростанции. Из-за частых аварий и поломок оборудования город периодически оставался без света. Маломощность станции сдерживала наращивание объёмов производства. Для обеспечения бесперебойной подачи электрической энергии городской Совет ввёл ограничения для потребителей: при площади 20 кв. метров разрешалось иметь одну лампочку не более 60 ватт, воспрещалось пользоваться электропечками; пользование электроутюгами и чайниками допускалось в дневные часы с 10 до 15 при обязательной их регистрации в комтресте [17]. Не выполняющие обязательного постановления отрезались от электроэнергии [18].
Краевые и местные власти пытались влиять на ситуацию административными мерами. Постановлением краевого исполкома от 11.01.1935 года фабрика стройдеталей была передана крайместпрому из-за использования её не по назначению и с загрузкой всего лишь на 25-30 % [19].
Вместе с тем, анализируя события второй пятилетки, исследователи отмечают, что административные меры регулирования сложных социально-экономических процессов объективно снижали роль инициативы масс. В первую очередь это сказалось на состоянии социалистического соревнования. Формальное, “ради процента”, расширение рядов соревнующихся принижало звание ударника (на 1 января 1935 года в промышленности Советского Союза его имели 48 % рабочих), распространилось такое явление как “ лжеударничество” [20].
Отмеченные процессы были характерны и для предприятий города Котельнича. 29 января 1934 года районная газета вышла со статьёй “Фальсификация ударничества по фабрике стройдеталей”, в которой раскрывался “ возмутительнийший факт искажения линии партии”. В список ударников на предприятии не было включено ни одного рабочего. Это звание имели: l) Ситников - ответственный секретарь ячейки ВКП(б), 2) Новожилов - отв. директор, 3) Юферев - директор труда, 4) Смертин - директор снабжения, 5) Ожиганов - главный бухгалтер, 6) Ванеев - отв. секретарь ячейки ВЛКСМ... 12) Романов - технический директор... 14) Кузнецова - счетовод... 17) Куницына - машинистка [21].
Изменить отношение к труду смогло только развертывание стахановского движения, которое наряду с четким разделением труда между работниками, занятыми на основных и вспомогательных операциях, ликвидировало искусственные ограничения роста заработной платы и частый пересмотр норм выработки.
В пропаганде опыта Стаханова активно участвовала районная газета “Ударник”. Из её небольших заметок рабочие могли узнать, как первый стахановец нефтедобывающей промышленности Захар Парфёнов за 24 дня сентября 1935 года заработал 4391 рубль, а за октябрь прошлого года всего лишь 389 рублей [22], что стахановцев обслуживают лучшие врачи и они получают новые квартиры с мебелью [23].
Поверить сразу в новые материальные и моральные стимулы производительного труда рабочим было трудно. Многие из них не имели необходимой квалификации для увеличения выпуска продукции.
23 декабря 1935 года президиум горсовета констатировал, что стахановское движение ... совершенно отсутствует на лесозаводе и недостаточно развито на фабрике стройдеталей, где из 180 человек стахановцев - 16 [24].
Перед партийными и советскими органами была поставлена задача - сделать достижения передовиков повседневной практикой. Для её осуществления с начала 1936 года на промышленных предприятиях стали проводиться стахановские смены, дни, пятидневки, декады и месяцы. В апреле такой декадник прошёл на железной дороге. Государственный план погрузки был выполнен на 235%, по станции Котельнич-1 число стахановцев возросло с 11 до 53, по Котельнич-2 - до 22 [25].
Уже в декабре 1935 года (т. е. через 3 месяца после начала) в Котельниче были найдены враги стахановского движения. Газета “Ударник” писала: “ Приговор, вынесенный народным судом врагам стахановского движения Скопину и Абрамову, ещё окончательно не расчистил путь стахановскому движению на кирпичном заводе... Разве не рука классового врага в витрине красного уголка на фотографии стахановца выколола глаза и вытыкала зубы?” [26].
Но развитию стахановского движения в городе повсеместно мешали не мифические классовые враги, а изношенность оборудования, отсутствие порядка на производстве и ритмичности в снабжении. Рабочий типографии Титлинов, вырабатывающий 1500 штампов при норме 250, считал, что мог бы со своими учениками давать до 10 тысяч штампов в месяц, но администрация несвоевременно обеспечивает сырьём, нет каучука, тальки ...необходимо менять пресс для штампов. Кроме того, непланово даётся работа. Наблюдается штурмовщина [27]. В такой же ситуации находились стахановцы механического завода А. Ефремов и М. Балыбердин: “У нас в токарном цеху нет такого станка, чтобы приводной ремень не был в 5-6 местах не сшит, ремни часто рвутся... Мы не обеспечиваемся даже тряпками для протирки станков... тратим время на поиски тряпок где-либо в цехах или на дворе. Сильно тормозит нашу работу и то, что у многих станков пришли в негодность патроны... а новых патронов (американских) дирекция не позаботилась достать” [28].
Неготовность администраций предприятий изменить отношение к организации производства отмечалась многими стахановцами. Рабочий учебно-производственного комбината Н. Ф. Смертин рассказывал: “Мы делаем комоды, стулья и другую мебель, но делаем так: каждый мастер делает, например, стул от начала до конца один, а я предлагал перейти на детальную обработку... От моего предложения заведующий производством Федоров всегда отмахивался. В первых числах апреля Федоров был в отпуске, его заместитель моё предложение выполнил… И в этот период у нас не было такого рабочего, который не перевыполнял бы норму. Цен-Сю-Ю (коммунист) за декаду дал 228 % задания, Богомолов - 220 %, Яганов - 221%, а я - 237 %; с 1 мая вышел на работу Федоров - и работать начали опять по-старому” [29].
Стимулирование труда способствовало развитию рационализаторского движения, творческого поиска и новаторства рабочих. Они стали ощущать недостаточность своих технических и культурных знаний. По всей стране для стахановцев организуются специальные кружки. В Котельниче эта работа шла медленно из-за нерасторопности местных властей. Не получила развития и инициатива “ воспитания семьи стахановца, и в частности - его жены” [30].
Партийные и советские органы города часто вкладывали в стахановское движение иной смысл. Так появились решения о проведении в Котельниче стахановского месячника по охране социалистической собственности и укреплению обороноспособности ГПК НКВД, боеспособности пожарной команды, созданию стахановских бригад по выявлению пожароопасных объектов [31].
В целом стахановское движение позволило улучшить производственные показатели большинства городских предприятий, развивало трудовую активность рабочих.
Подводя итоги второй пятилетки, президиум горсовета отмечал, что за 1934-1938 гг. валовая выработка возросла в промышленности с 2600 тыс. рублей до 6200 тыс. рублей, в промкооперации - с 5715 тыс. рублей до 10172 тыс. рублей. За эти же годы увеличилось количество врачей в учреждениях здравоохранения с 18 до 40, учащихся в школах - с 3280 до 5744, детских садов с 6 до 10, комнатных телефонов - со 132 до 348, радиоточек - с 470 до 1400 [32]. Открыты детская больница на 20 коек, медицинское училище на 30 мест, детская музыкальная школа [33]. Бюджет города вырос с 592 тыс. рублей в 1935 году до 2 млн. 201 тыс. рублей в 1939 г. [34].
Во вторую пятилетку в городе началось строительство микрорайона железнодорожников Котельнич-2. Учитель литературы Н. Ф. Ивановский с воодушевлением воссоздал происходящее на страницах газеты “Ударник”: “За два года здесь вырос целый посёлок домов рабочих станции. В период 1935-1936 гг. рядом со станцией широко разбросился со своими шестью корпусами и четырьмя жилыми домами льнозавод. В противоположной южной стороне от него разросся городок “ Заготзерно”. Построено два новых дома дистанцией, из них один двухэтажный с 20 окнами по фасаду - это новые квартиры рабочим и служащим. Построены склад, овощехранилище, кузница, мастерская при школе, построено 20 домов рабочим и служащим и, наконец, к Первомаю появилась на площадке в заново разбитом саду эстрада летнего сада...” [35].
Приметой времени было “усиленное автомобильное движение” [36]. В 1937 году открылся первый автобусный маршрут. Пассажиров перевозил автобус коммунального треста [37].
Вместе с тем все школы города работали в две смены [38], и на одного учащегося приходилось 1,3 кв. метра площади в школьных зданиях [39]. С улиц было изъято только в 1935 году 158 беспризорных детей [40], слабо велась борьба с нищенством [41].
Проблемой для Котельнича по-прежнему оставалось благоустройство. Большая часть улиц (90 %) была не замощена, город оставался грязным и неухоженным. В 1934 году, давая оценку работе местного совета по наведению чистоты и порядка, президиум Горьковского краевого исполнительного комитета отметил, что “ несмотря...на социалистическое соревнование и взятые обязательства по благоустройству... вся работа свелась к пустой болтовне” [42].
Другой проблемой был водопровод. Построенный в 1913 году, он уже не справлялся с возросшими нагрузками и мог обеспечить одного жителя только 15 литрами воды в сутки при норме 30 [43]. В докладной записке в горсовет управляющий коммунтрестом Левкович, заведующий водопроводом Наймушин, техник Рахманов писали: “Водопровод запроектирован на число жителей в количестве 6000-7000 человек с суточным расходом, не превышающим 20000 ведер (250 куб. м). В настоящее время количество жителей дошло до 17000, и этот буйный прирост не уменьшается, а напротив увеличивается. При устройстве водопровода не было ни одного промышленного заведения, которое являлось бы значительным потребителем городской воды, в данное же время электростанция и баня поглощают из водопровода 150 куб.м ежедневно, две больницы с водолечебницами - 30 куб.м, колхозные базары - 10 куб.м, имеется 5 домов с центральным пароводяным отоплением и до 30 домов со смывными ватерклозетами, они также потребляют значительное количество воды... суточный расход доходит до 750 куб.м, и из-за малой мощности насосной станции водопровод не покрывает указанного расхода даже нефильтрованной воды, так что к концу дня часто бывает, что город остаётся без воды” [44]. Но средств, несмотря на такое положение, выделялось крайне мало. В 1936 году расходы на замощение дорог составили всего 30 тысяч рублей, ремонт водопровода - 350 тысяч рублей [45].
Более успешно шли работы по озеленению. Был создан питомник на 15,6 тысяч саженцев, разбито 9 скверов площадью 13408 метров [46]. В одном из них по улице Карла Маркса установлен памятник В. И. Ленину. Монумент вождю революции был изготовлен для Котельнича по специальному заказу на деньги, собранные рабочими предприятий и населением. При выкупе памятника средств не хватило, и власти через газету “Ударник” 6 февраля 1935 года вновь обратились за помощью к жителям города. В День международной солидарности трудящихся 1 мая памятник вождю пролетариата был открыт.
26 мая 1936 года исполнилось 10 лет со дня страшного пожара в Котельниче. За прошедшее время город был восстановлен, вырос и окреп, но оставался “бесприютным” [47]. Его выгодное географическое положение не было востребовано индустриальным развитием страны и Кировского края.
ГОРОДСКОЙ СОВЕТ
Программа организации эффективного государственного управления, принятая III Съездом Советов СССР в мае 1925 года, предусматривала более точное разграничение имущественных и финансовых прав между административно-территориальными образованиями и центром в сторону расширения прав местного управления.
Выполняя данное решение, ВЦИК РСФСР 24 октября 1925 года утвердил "Положением о городских Советах", до отмены которого в 1933 году Котельничский городской Совет рабочих и красноармейских депутатов был самостоятельным органом власти со статусом юридического лица, собственным бюджетом и кредитными правами.
Состав совета формировался путём выборов по избирательным участкам и первоначально обновлялся ежегодно.
Из многочисленного корпуса депутатов в аппарате на освобожденных должностях работали только председатель и ответственный секретарь. Все остальные, в том числе заместитель председателя, выполняли свои обязанности на общественных началах. Вместе с руководителями и техническим персоналом штат состоял из 6 - 8 сотрудников.
Организационная структура городского Совета до 1939 года включала в себя пленум, избираемый им президиум из 7-10 депутатов и более десяти депутатских секций: торгово-кооперативную, коммунального хозяйства, финансово-бюджетную, культурно-бытовую, народного образования, здравоохранения, кустарно-промысловую, военную (оборонную), рабоче-крестьянской инспекции (РКИ) и другие.
С конца 20-х годов при Совете были созданы отраслевые отделы: финансовый, коммунальный, торговый и другие, которые выполняли исполнительные функции.
Четкого разделения полномочий между органами управления не было. Большинство вопросов оперативно решал президиум Совета, заседания которого проводились еженедельно. На пленумы депутаты собирались раз в месяц.
Главным нормативным актом местной власти были обязательные постановления.
После пожара 1926 года выборы нового состава городского Совета были проведены с 10 по 23 февраля 1927 года [1]. На собраниях депутатами избрали 86 котельничан, в том числе рабочих от станка - 10 человек, разнорабочих - 15, служащих - 39, домохозяек - 11, кустарей - 1, крестьян -7, красноармейцев - 1, прочие (парикмахеры) - 2. По партийной принадлежности депутаты были членами ВКП(б) - 49 человек, членами ВЛКСМ - 6, беспартийными - 31 [2]. Таким образом, название Совета рабочих и красноармейских депутатов не соответствовало его социальному составу. Котельничский городской Совет был советом служащих и домохозяек. К 1939 году количество служащих в его составе возросло и равнялось 37 из 44 депутатов, а рабочих уменьшилось до 3 (!) [3].
В конце 20-х - начале 30-х годов отчётные и избирательные компании проходили при достаточно низкой активности населения. В 1927 году в выборных собраниях приняли участие 2186 человек, или 53,3% от числа избирателей, в 1926 году этот показатель был ещё ниже и равнялся 49,4 % [4]. В 1928 году компания приняла "затяжной характер, причём почти каждое отчётное собрание ввиду недостаточной явки избирателей приходилось созывать неоднократно, и в конце концов представилась возможность отчитаться только по 18 избирательным участкам (из 25), на которых участие избирателей выразилось в количестве 994 чел., что составило 42,9%" [5].На заседания горсовета в среднем являлось 52 депутата, или 61 % от их общего числа [6].
Уклонение и формальное выполнение общественных обязанностей для большинства депутатов было нормой поведения и в тридцатые годы. Из-за низкой явки и активности депутатов нельзя было организовать работу секций горсовета. В ряде случаев срывалось проведение пленумов. В 1937 году заседания созывались вторично 31 марта, 27 мая и 3 августа, а обязательные постановления были утверждены президиумом [7]. Эти факты стали известны областной газете "Кировская правда", которая опубликовала статью "Котельничский горсовет попирает советскую демократию".
За бездеятельность в работе к депутатам применялись различные меры. Пленум городского Совета не раз распускал бюро и составы секций (например, 13 сентября 1931 года - промышленной, кооперативной и коммунальной [8]), менял их руководителей, ходатайствовал о привлечении членов ВКП(б) к партийной ответственности. Но положение дел не менялось.
Регулярные отчёты городского Совета перед трудовыми коллективами и профсоюзными организациями обеспечивали ему постоянную связь с населением, которое достаточно критично относилось к народной власти. При обсуждении доклада за 1931 год избиратели указывали депутатам, что коммунальные службы "плохо заботятся о квартире, деньги просят вперёд за месяц, а квартиры не улучшают, окна поломаны, холод..." [9], "...снабжение дровами самое плохое, топливные организации школе предлагают дрова собирать по реке Вятке стылые... козы всю зелень съели, доберутся и до горсовета" [10], наказы об устройстве тротуар не выполнены. Вопрос по жилью к властям был сформулирован также предельно четко: "Почему рабочие без квартир, а ответственные работники в хороших квартирах?" В ответе на него избирателям объяснили, что " ответственным рабочим дано квартир больше, чем служащим. Ответственные работники - рабочие, выдвинутые с производства на ответственную работу" [11].
Характер избирательных компаний во многом определялся классовой сущностью Советской власти. На основании "Инструкции о выборах городских и сельских Советов и о созыве съездов Советов" от 26 ноября 1926 года к выборам не допускалось 15 категорий граждан [12]. С началом строительства социализма количество котельничан, лишенных местной властью избирательных прав, возрастает. В 1926 году их было 202 человека при 4233 избирателях (4,78 %), в феврале 1927 года - 493 чел. при 4100 избирателях (12 %), на 1 июня 1927 года - 813 чел. (19,8 %) [13], в декабре 1930 года - 776 чел. при 5230 избирателях (14,8 %) [14]. Лозунги избирательных компаний становятся более жесткими.
При подготовке к выборам в декабре 1930 года горсовет отмечал: "Нынешняя компания перевыборов будет проходить в условиях ожесточенной классовой борьбы, что требует мобилизации масс на дачу решительного отпора всем вылазкам классового врага и недопущения участия в выборах эксплуататоров и других антисоветских элементов". В связи с этим были выдвинуты дополнительные лозунги: "Железной метлой выметем из Советов кулацких подпевал и подкулачников. Ни одного кулака, торговца и подкулачника в новые Советы", "Прогульщики, лентяи и рвачи срывают выполнение промфинпланов - мобилизуем силы для беспощадной борьбы с этими врагами социалистического строительства", "Очистим советский аппарат от вредителей, бюрократов, растратчиков и людей, не способных обеспечить большевистские темпы в работе" [15].
И лозунги претворялись в жизнь. 11 февраля 1932 года пленум горсовета лишил депутатского звания и отдал под суд Нагаеву А. А. за укрытие ею кулацкого имущества [16], в марте 1933 года по предложению рабоче-крестьянской инспекции за срыв самозаготовок были осуждены заведующий торговым отделом и его помощник [17].
20 января 1933 года было утверждено новое положение о городских Cоветах, устанавливавшее два вида горсоветов: республиканского и областного подчинения, районного подчинения.
Положение повышало роль пленумов. К их исключительному ведению были отнесены вопросы планирования, бюджета, заключения займов, перепланировки городов. Существенным нововведением являлось то, что уделялось большее внимание секциям и депутатским группам. Разрешалось возлагать на них отдельные обязанности отделов и инспектур [18].
Котельничский городской Совет получил статус совета районного подчинения. Кадровые и большинство хозяйственных вопросов он мог решать через согласование и одобрение вышестоящих органов управления, которые усиливают регламентацию и контроль за деятельностью нижестоящих советов.
В 1934 году президиум Горьковского краевого исполнительного комитета направил для исполнения на места 1534 постановления [19]. Примером мелочной регламентации может служить постановление Кировского крайисполкома от 18 февраля 1935 года, которым были определены дни продажи в Котельниче макарон по средам и пятницам [20]. Другое постановление от 11 марта 1935 года определяло: "...назначение и смену директора промкомбината производить райисполкому и горсовету с утверждения и по представлению крайместпрома, крайисполкома" [21].
С формированием административно-командной системы управления нарастает бюрократизация власти и отчуждение её от народа. Открытый и прямой диалог с населением, характерный для 20-х годов, становится невозможным. В январе 1935 года президиум Котельничского райисполкома, проверив работу по выполнению наказов избирателей, указал горсовету на отсутствие соответствующих планов и на то, что "сами избиратели и депутаты на борьбу за практическое выполнение наказа не мобилизованы. Из 147 наказов выполнено 20, находится в стадии рассмотрения 18 предложений" [22]. Результаты работы менялись медленно, и в сентябре того же года Кировский крайисполком констатировал: "Формально-бюрократическое отношение, прямое нежелание серьёзно заняться выполнением наказов избирателей" у Котельничского горисполкома [23].
Ранее в работе горсовета выявлялись и другие недостатки. В 1931 году неудовлетворительную оценку от Нижегородского крайисполкома президиум получил за организацию работы депутатских секций "в деле практического осуществления решений партии о коммунальном хозяйстве" [24], в 1934 году - за уклонение от участия в конкурсе-соревновании на лучшую организацию помощи железнодорожному транспорту [25].
Отставал горисполком и в вопросах ликвидации неграмотности. В 1930 году не имели навыков чтения и письма 338 жителей [26]. Ликвидация неграмотности среди взрослого населения шла более медленными темпами, чем на селе. В результате 13 сентября 1931 года совещание при Нижегородском крайисполкоме обратило внимание на исключительно слабое состояние ликбеза в Котельниче и срочно для ликвидации прорыва выслало специальную бригаду [27], которой в ноябре было выявлено 286 неграмотных и 630 малограмотных взрослых граждан, из них к обучению привлечено 515 человек. Армия культработников составляла 124 человека [28]. К 1935 году количество обучающихся сократилось до 84 [29]. Президиум горсовета постоянно рассматривает и не снимает вопрос с контроля, но эффективность этого мала. К 1941 году в Котельниче остаётся 113 неграмотных и 377 малограмотных граждан, из которых обучается только 125 [30].
Более успешно действовал горсовет в организации территориального общественного управления. 14 марта 1935 года его президиум принял решение о создании уличных комитетов [30-1], которые в дальнейшем активно участвовали в благоустройстве и озеленении города, устраивали для населения микрорайонов читки газет, журналов и книг, организовывали беседы, доклады и лекции, коллективное слушание радио. Отчеты о деятельности уличных комитетов регулярно заслушивались на президиуме.
Обеспечение выполнения финансовых и промышленных планов было главной задачей в деятельности городского Совета. В соответствии с "Положением о местных финансах РСФСР", утвержденным ВЦИК РСФСР 19 ноября 1926 года, к местным налогам и сборам, ставки которых утверждал Совет, относились: налог со строений, земельная рента, налог с посетителей публичных зрелищ и увеселений, налог с транспортных средств, налог со скота, регистрационный сбор с владельцев собак, разовый сбор с подвижной торговли [31]. С неплательщиками налогов власти не церемонились, применяли строгие меры, вплоть до продажи имущества. Так 20 мая 1930 года газета "Деревенская жизнь" сообщала читателям, что "за неуплату налогов и штрафов продаются дома и надворные постройки у граждан города Котельнича", далее шел список из 13 фамилий с адресами [32].
В 1926-1929 годах бюджет города был сбалансирован по доходам и расходам и вырос в абсолютных цифрах со 190 до 512 тысяч рублей [33]. С началом строительства промышленных и социальных объектов и до 1936 года бюджет становится дотационным. Так в 1931 году планировалось получить доходов 385 тыс. рублей и произвести расходов на 1 млн. 215 тыс. рублей. Для выхода из создавшегося положения горсовет предложил перевести на районный бюджет дом матери и ребёнка, музей, школу подростков, школу взрослых, интернат, школу семилетку, которые "по существу районного значения", а также принять на районный бюджет по линии соответствующих ведомств расходы по новому строительству кинотеатра, двух школ и общежития, нового производства стройматериалов, подъездных путей и дорог [34]. Проблема межбюджетных отношений существовала и в то время.
Особенно тяжёлым было финансовое положение городского бюджета в 1935 году. По ссудам, взятым на восстановление города после пожара в 1926 году, необходимо было выплатить коммунальному банку 116 тысяч рублей. Средств не было, и феврале счета городского бюджета оказались арестованы госбанком, выполнявшим решение арбитражного суда о взыскании 23 тыс. рублей по просроченным платежам. Горсовет добивался снятия ареста как необеспеченного ассигнованиями [35].
К 1940 году бюджет города вырос до 2 миллионов 836 тысяч рублей и с 1937 года стал сбалансированным по доходам и расходам [36]. С 1927 года бюджетные расходы на одного жителя без учёта инфляции возросли с 31 [37] до 153 рублей в год [38]. Анализ показывает, что для Вятской губернии (Кировской области) они были достаточно высокими. В 1927 году расходы бюджета губернии на душу населения составляли в среднем 6 рублей 67 коп. в год. При этом обеспеченность жителей городов была выше, чем сельских поселений, и равнялась 21 рублю в год [39]. В 1940 г. бюджетная обеспеченность на одного жителя области выросла до 12 рублей 20 коп. [40].
В структуре бюджета города Котельнича в 1940 г. расходы на образование составляли 43,5%, на здравоохранение - 24,5%, благоустройство и жилищное хозяйство - 15,8%, управление рынками - 9,5%, культуру - 2,6%, управление - 2,7%, платежам по ссудам - 1% [41].
В работе Cоветов было немало трудностей, но главной проблемой являлась кадровая. Решить её пытались с помощью выдвижения на руководящую работу рабочих с производства и проведением "чисток".
Давая характеристику этому явлению, публицист Олег Платонов отмечает: "Чистка распространялась на всех работников - беспартийных и партийных - советских учреждений и организаций. Меньше всего здесь учитывались профессиональные качества... Для проведения собирался "широкий актив трудящихся", давался свободный ход доносам и анонимкам.
По "третьей категории" - самой милостливой - человека только понижали в должности, занеся соответствующую запись в послужной список, после чего виновный, сжав плечи от страха, ждал следующей чистки.
По "второй категории" работника увольняли, но давали возможность получить работу в другом месте. Конечно, уже хуже.
По самой суровой "первой категории" работника увольняли без права получить работу в других советских учреждениях, выселяли из государственной квартиры, лишали пенсии" [42].
В Котельниче ход "чисток" широко освещался в местной газете.
В августе 1929 года для проведения "чистки" были образованы специальные комиссии в составе 5 человек: руководитель - представитель окружной рабоче-крестьянской инспекции, члены - представители администрации и профсоюзной организации учреждения, два рабочих с производства, выбранных общим собранием.
Руководителем компании, членом окружной комиссии Субботиным, проверяющим были даны три установки:
- очищение государственного аппарата от всего негодного, чуждого, разложившегося как средство, обеспечивающее успешное выполнение социалистической пятилетки;
- одновременно с вычисткой отдельных бюрократов необходим пересмотр методов работы учреждений для упрощения и придания им гибкости и подвижности;
- использование в чистке инициативы и самодеятельности масс [43].
Как отмечалось в газете "Деревенская жизнь", подготовка к "чистке советского аппарата шла слабо", чувствовалось, что "чистку считают лишней, ненужной затеей" [44]. В ряде учреждений не были организованы группы содействия, не составлены характеристики на служащих, в госбанке и сберкассе "ящик заявлений по чистке висел в дальнем углу, подальше от постороннего взгляда, в пыли и тенётах" [45].
Пассивное отношение к чистке было характерно и для Дома Советов, где " собрание среди служащих прошло вяло, после доклада выступил всего один человек. Так как собрание было созвано после занятий, то председательствующий снисходительно спросил аудиторию: - Не обедать ли, товарищи, хотите, раз собрание у нас проходит молчком? Из зала хор голосов ответил: - Угадал, угадал. На этом собрание и закончили, ограничившись наспех принятой резолюцией о содействии в проведении чистки" [46].
Но далеко не все граждане проявляли равнодушие. В печати появлялись (это приветствовалось властями) "разоблачительные материалы": "Склочники и бюрократы в Страхкассе" [47], " Аптека является убежищем для всех чуждых и классововраждебных элементов. Не пора ли удалить семью живоглотов?" [48].
Всего во время чистки госаппарата и предприятий в 1929 году по данным городского Совета было проверено 502 человека, из них сняли с работы 53 человек, в том числе по 1 категории - 8 человек, по 2 категории - 29, по 3 категории - одного, без категории - четверых. Проверяющие отмечали, что служащие во время чистки объявили "заговор молчания". В ряде случаев было "некем заменить вычищенных (окрпрокуратура, горко и другие)" [49].
В результате следующей чистки горсовет отчитался о проверке 1053 человек. Меры воздействия были применены к 74 работникам, в том числе за бюрократизм, волокиту, халатность - к 45 гражданам, искривление классовой линии и связь с чуждым элементом - к 28, было наложено 130 дисциплинарных взысканий [50].
Давая оценку практике "чисток", О. Платонов пишет, что "в результате наряду со сравнительно небольшим числом настоящих лодырей или растратчиков в советских учреждениях с каждым годом оставалось всё меньше самостоятельных и инициативных работников... их места чаще всего заполнялись серыми, безынициативными людьми, не посягавшими на самостоятельную мысль, послушно выполнявшими все распоряжения начальства" [51].
В годы второй пятилетки особенно жесткий спрос стал предъявляться к работникам администраций предприятий и учреждений. В ходе партийной "чистки" 1934 года руководители коммунального треста и городского Cовета были обвинены в "антисемитизме, проявлении великодержавного шовинизма, групповом систематическом пьянстве, половом разврате, мошенничестве, зажиме самокритики, обусловленном круговой порукой".
Критика председателя горсовета Ковина носила уничтожающий характер. По мнению проверяющих, он допустил к работе в аппарате классово чуждых элементов; "в течение всего времени ни разу не бывал ни на одном предприятии, ни в одной школе, а ...на вопрос, как он руководит городскими предприятиями, ответил, что хозяйственники к нему не обращались". Горсоветом были забыты детские учреждения, его секции не работали, на предприятиях и в учреждениях не было создано ни одной депутатской группы. "Руководство горсовета заключалось в резолюциях; т. Ковин, зарывшись в резолюции, не видел живого дела и нужд трудящихся, он не видел того, что школьные работники живут в банях, что Дом матери и ребёнка находится без дров, он, наконец, не видел отсутствие в должной мере коммунистического воспитания в школах, в результате чего в школах проявились шовинизм, хулиганство, игра в махновщину" [52].
Для своего времени Ковин был колоритной фигурой. В 1918 году, будучи председателем Нолинского уездного исполнительного комитета [53], принимал участие в подавлении антисоветского выступления капитана Степанова [54]. В 1921 году от Нолинского уезда Ковин был командирован в Москву, где его принял по вопросам фуражного и хлебного налога председатель СНК B. И. Ленин [55]. В 1928 году переведен из Малмыжа в Котельнич, где работал руковолителем коммунального треста и одновременно заместителем председателя горсовета, затем начальником и директором строительства [56]. По партийной линии в 1928 году получил выговор за многоженство [57].
Большое количество упущений в работе привели к частой смене руководителей местной власти. За период с 1926 по 1940 год на посту председателя городского совета сменилось 12 человек.
5 декабря 1936 года VIII чрезвычайным съездом Советов была принята новая Конституция Советского Союза. Перед принятием проект Конституции был опубликован всеми средствами массовой информации и вынесен на всенародное обсуждение. В Котельниче при знакомстве с проектом Основного закона рабочих большего всего интересовала новая избирательная система [58]. В ней впервые не было ограничения избирательного права, разных норм представительства от городского и сельского населения, открытого голосования и списками. Закреплено было право всеобщих, равных, прямых выборов при тайном голосовании.
На основе новой Конституции в предвоенные годы перестраивалась вся система государственной власти и управления, что происходило в рамках официально объявленного курса демократизации [59].
Советы получили наименование Советов депутатов трудящихся. Изменилась их структура на местах. Пленумы стали называться сессиями Cовета депутатов трудящихся. Для реализации исполнительских функций создавались исполнительные комитеты с конкретным кругом полномочий.
В Котельниче первые выборы в городской Совет депутатов трудящихся прошли в декабре 1939 года, "в момент, когда... доблестная Красная Армия и Рабоче-крестьянский Красный Флот, руководимые мудрой сталинской политикой, успешно отрубали головы с кровожадными клыками капиталистическим чудовищам на финляндской земле, неся с собой освобождение и счастье финляндскому народу, как в своё время принесла эти же человеческие блага однокровным нашим братьям Западной Украины и Западной Белоруссии" [60].
В списки для голосования впервые были внесены все взрослые жители города - 10379 человек, из них приняли участие в выборах 98,3%. Проголосовали за предложенных кандидатов 9611 избирателей, или 94% от участвующих. Численный состав Cовета стал более компактным - 44 человека. Среди депутатов от 20 до 39 лет было 26 человек, 16 беспартийных [61]. На первой сессии 28 декабря 1939 года председателем Совета был избран Новожилов Константин Григорьевич, заместителем - Пестов Михаил Васильевич, секретарем - Новоселов Зиновий Никонович, заведующим финансовым отделом утвержден Шубин Дмитрий Петрович. Сформированы постоянно действующие депутатские комиссии - бюджетная, коммунальная, торговая, местной промышленности, культурно-бытовая, транспортная, здравоохранения.
С принятием Конституции СССР 1936 года и проведением выборов в местные Cоветы завершилось оформление демократического фасада Советского государства. Вместе с тем, "сколоченные в жесткую государственную вертикаль местные Советы были демократическим прикрытием монопольной власти партийного аппарата. Оттого, что Cоветы при своих небольших возможностях старались сделать полезное и нужное людям, их природа не менялась: они сложились и действовали как органическая часть тоталитарного режима и при этом фактически были отстранены от принятия важных управленческих решений" [62].
ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ
В 2000-2004 годах в Кировской области издана Книга памяти жертв политических репрессий. Опубликованные материалы дают возможность начать исследование этой трагической темы [1].
По данным Книги, за 1926-1940 годы по политическим мотивам (статья 58 Уголовного Кодекса РСФСР [2]) было арестовано 158 жителей города, из которых 121 были признаны виновными и наказаны, 33 освобождены из-под стражи или от наказания ввиду недостаточности улик, отсутствия в действиях состава преступления и по решениям судов различной инстанции. Четыре человека умерли во время следствия. Все 158 человек реабилитированы.
Можно выделить две волны политических репрессий. В 1932-1933 годах за преступления против государства было привлечено к ответственности 29 человек, в том числе 5 рабочих, один инженерно-технический работник, два священника. По статье 58 со значком "десять" УК РСФСР, предусматривающей наказание за пропаганду или агитацию, содержащую призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение, или изготовление, или хранение литературы того же содержания, в 1933 году осудили 10 из 23 работников конебазы.
Карательные органы цеплялись за малейшие факты, чтобы арестовать человека и показать вышестоящему руководству активность в борьбе за пролетарскую чистоту общества. В 1932 году из 16 арестованных в отношении 8 человек в ходе расследования дела были прекращены. В это время в сравнении с последующим периодом можно говорить об определённой мягкости применяемых наказаний: лишение свободы от 3 месяцев до 3 лет, заключение в концлагерь на 3 года и другие. Ряд из них назначались условно.
Пик репрессий приходится в городе, как и в стране, на 1937-1938 годы. В 1937 году было репрессировано 50 человек, в 1938 году - 39! Из осужденных 31 человек (или треть) приговорены к высшей мере наказания - расстрелу, двадцать семь - к лишению свободы на срок 10 лет и выше.
Особенно много среди пострадавших работников железной дороги станции Котельнич и 11-й дистанции пути Горьковской железной дороги. За эти два года уголовное расследование велось в отношении 39 специалистов и рабочих. Следователям удалось сфабриковать дело о кулацко-диверсионной вредительской группе, в которую якобы входило десять человек. Среди арестованных были начальник станции Климов Христофор Петрович и заместитель начальника 11-й дистанции пути Удальцов Александр Павлович. Все они 19 ноября 1937 года особой тройкой при УНКВД Кировской области приговорены к высшей мере наказания и 23 ноября расстреляны.
Сфабрикованы были и дела о шпионаже. 4 октября 1938 года как агенты эстонской разведки, прибывшее нелегально в СССР для проведения шпионской работы, были осуждены и приговорены к высшей мере наказания рабочие механического завода Никольских Тимофей Ефимович и Селезнёв Илья Петрович и 9 октября расстреляны. 27 февраля 1940 года плотник кирпичного завода № 3 Хмелинин Иван Васильевич подвергнут ссылке на 3 года в Якутскую АССР как социально опасный элемент, агент японской разведки.
Трагедией закончилось противостояние и борьба за власть в районе между первым секретарём райкома ВКП(б) А. И. Заручевским и начальником отдела НКВД Гельманом [3]. Не без содействия последнего по ложному доносу 2 октября 1937 года Заручевский был арестован и пробыл под следствием 898 дней. Вычислив виновника своего ареста и не выдержав издевательств и пыток, Заручевский придумал легенду о существовании в Котельниче антисоветской организации, в которую входили Кутянин - секретарь райкома комсомола, Забазнов - директор МТС, Микрюков -директор МТМ, Домрачев - секретарь райкома ВКП(б), Кораблёв - директор новой МТС, Дубинский - заведующий сельхозотделом обкома партии. Начальником штаба организации якобы и был Гельман Лев Иванович, а за его спиной стоял руководитель областного НКВД Абугов. 22 октября 1938 года Гельман был арестован. Расследование по делу приняло затяжной характер, но не смогло собрать доказательств виновности ни Заручевского, ни Гельмана.
К 1941 году политические репрессии в городе стихли, но, по словам современников, здание НКВД на улице Советской, с которым были "связаны мрачные акции, по-прежнему внушало опасение" [3].